Шейла покраснела еще сильнее, но справилась со смущением.
– И куда ты поведешь меня венчаться в Бас-Тере? Ты ведь, наверное, католик, а я хочу в протестантскую церковь.
– Не важно куда, а важно с кем, – сказал Серов. – С тобою – хоть в мечеть.
Утро желанного ветра не принесло, шлюп и бриг по-прежнему лежали в штиле, зато рассветная прохлада изгнала спиртные пары. Голландцы в трюме зашевелились, и боцман Стур, склонившись над люком, в кратких, но энергичных выражениях разъяснил им ситуацию. Дородный капитан тоже очнулся, попробовал сесть, стукнулся головой и с хриплым стоном выполз из-под стола. Серов велел окатить его водой и усадить у фальшборта, на свежем воздухе. Стоя на квартердеке, он наблюдал за своим экипажем – Боб и Стур уже пристроились к штурвалу, Рик забрался в «воронье гнездо», остальные бродили под вантами и реями, трогали туго натянутые канаты, осматривали вместе с бомбардиром пушки. Пушечной палубы на «Русалке» не было, и орудия стояли наверху: шесть морских кулеврин и две пушки покрупнее, стрелявшие двадцатичетырехфунтовыми ядрами. Тегг был просто счастлив, когда обнаружил их.
Капитан ван дер Вейт просыхал у фальшборта, и на лице дородного мингера гнев сменялся изумлением, а изумление – страхом. Он, несомненно, уже сообразил, что случилось, и видел, как его экипаж спускают в море по доске или развешивают на реях. Возможно, он вспоминал о развлечениях Монбара и Олоне, которые, взрезав пленнику живот, прибивали кишки к мачте и, подгоняя несчастного каленым железом, заставляли бегать вокруг, наматывая на мачту внутренности. Никаких оснований избежать такой судьбы у мингера не было: во-первых, кое-кто из пиратов, Кактус Джо, Тернан и Страх Божий, видом походили на настоящих дьяволов, а во-вторых, груз «Русалки» был слишком жалок, чтобы их смягчить. Угрюмые взгляды корсаров лишь подтверждали это.
Серов смотрел на капитана, и новые планы роились в его голове. Похоже, этот ван дер Вейт был человеком разумным, хотя и склонным выпить лишнее – что, впрочем, никак не пятнало его репутации моряка: корабль ухоженный, пушки и палуба надраены, и ни один канат не провис. Умеет распорядиться по команде! И наверняка переживает за свой трудолюбивый экипаж – у всех мореходов жены и дети, а капитан, судя по возрасту, мог бы уже и внуками обзавестись. Словом, положительная личность… Может пойти на контакт с пиратами ради спасения души и тела, но лучше чем-то другим соблазнить. Не столь беззаконным…
Тут Серов ухмыльнулся, сошел с квартердека и подозвал к себе Teгги Страха Божьего.
– Ты, Страх, как голландец очухается, тащи его ко мне в каюту. Туда! – Он показал в сторону кормовой надстройки и повернулся к бомбардиру. – Потолкую я с этим ван дер Вейтом. Может, достигнем разумного консенсуса.
Тегг поглядел на голландского капитана и хмыкнул:
– А чего с ним толковать? Дождемся ветра, загоним ублюдков на шлюп, и пусть отчаливают на Кюрасао… И свечку в церкви пусть зажгут, что живы остались.
– Их сорок человек, – сказал Серов.
– Ну и что?
– Подумай, Сэмсон, наши люди не могут одновременно стрелять из мушкетов и пушек, управлять парусами и идти на абордаж. Нас слишком мало!
А тут – сорок опытных мореходов, стрелки, пушкари… Помощь для нас не лишняя. Кто знает, как повернутся дела на Тортуге?
– Это ты про справедливость и порядок? – Тегг скривился, поглаживая раненую ногу.
– Про них, Сэмсон, про них. Чем больше людей и пушек и чем калибр у них крупней, тем больше отвалится нам того и другого. Такова жизнь!
– С этим я спорить не буду. Только, Эндрю, наши голландские хрюшки – из купцов. Зачем им помогать Береговому братству?
– Возможно, я найду хороший повод. Ром и гром! Точно найду, если ты не против.
Тегг обернулся и посмотрел на пушки – сощурившись и, видно, прикидывая, как у каждой хлопочет четверка исполнительных голландцев. Потом тряхнул головой:
– Я не против. Пьют они крепко, и если так же стреляют, можно принять их на довольствие.
Капитанская каюта, как обычно на парусных судах, располагалась в задней части кормовой надстройки и была довольно просторной – двенадцать футов в ширину, а в длину – все двадцать, от борта до борта. Одна стена с забранными в частый переплет толстыми квадратными стеклами выходила под самый квартердек, три другие переборки, вместе с полом и потолком, были обшиты дубовыми панелями и плашками, в темной поверхности которых тонул пробивавшийся сквозь стекла солнечный свет. Справа высился причудливый стол-кабинет со множеством полок, ящиков и ящичков, слева стояла койка под шерстяным покрывалом; стол и койка были привинчены к полу. Кроме того, имелись кресло, пара массивных табуретов, полдюжины шкафчиков в стенах, а на столе – Библия, подсвечник с тремя свечами и письменный прибор.
Серов сел в кресло, насупился, скорчил зверскую рожу, потом решил, что лучше всего подойдет выражение лица, с которым он беседовал с клиентами в той, прошлой жизни. В меру суровое, в меру обнадеживающее, отчасти таинственное… Таинственность – это непременно! Детектив без тайны что череп с дырой: все извилины наружу, и каждому видно, что их не больше, чем у обычных людей.
Минут через пять Страх Божий втащил голландца, придерживая за воротник, и опустил на табурет в точности напротив Серова. Мингер ван дер Вейт казался бледноватым, но с достоинством сложил руки на отвислом чреве и уставился на свой правый сапог. Этот тоскливый взгляд был Серову так близок и понятен, что он, не выдержав, подмигнул Страху:
– Не в службу, а в дружбу – выпить принеси. Нет сил смотреть, как человек с похмелья мучается.