И потому Серов трясся на муле, что было меньшим уроном для чести и достоинства, нежели хождение пешком. Мул оказался грязноват и тощ, но, компенсируя этот недостаток, костюм Серова выглядел роскошно: камзол из синей с золотом парчи, такие же штаны, заправленные в сапоги испанской кожи, перевязь с испанским клинком, кружевные манжеты, перчатки и шляпа с белыми перьями. Должно быть, в таком облачении счастливый супруг мадам ван Зей-дель намеревался красоваться на балах, и подходило оно для встреч со знатными персонами, хоть королевской, хоть губернаторской крови, самым наилучшим образом. Правда, камзол немного жал в плечах, штаны были просторны в поясе, и сапоги великоваты, зато в них поместились пистолет и нож.
Вслед за Серовым ехала Шейла, сменившая свой легкомысленный наряд на голубое платье, отделанное рюшами, с пышным бантом на талии и серебристой вышивкой по вороту. Ее головку покрывала белая мантилья, тонкие пальцы в белых перчатках уверенно держали повод, а из-под платья выглядывали ножки в изящных французских башмачках. Она была прелестна, восхитительна, и Серов, оглядываясь то и дело, испытывал буквально муки совести – она была достойна князя, а не поддельного маркиза. Впрочем, Петр Алексеевич мог пожаловать его хоть князем, хоть маркизом, хоть тамбовским губернатором – конечно, ежели заслужишь такую честь.
Четверо всадников сопровождали их в качестве свиты. Для этой поездки Серов отобрал парней повыше ростом и покрепче, трех братьев Свенсонов и Хрипатого Боба. Они приоделись, разграбив вконец сундук ван Зейделя: Джо щеголял в малиновом жилете, Олаф – в алых бархатных штанах, а Стигу и Эрику достались кружевные рубахи, шляпы и башмаки. В другое время жители Бас-Тера сбежались бы полюбоваться кавалькадой, но нынче страх возобладал над любопытством: все сидели по домам. Набережная была почти пуста, и только у товарных складов маячили охранники с мушкетами.
Гавань казалась столь же тихой и безлюдной, если не считать пары шестивесельных шлюпок, неторопливо скользивших к берегу. Мулы тоже не спешили, и когда Серов добрался до католической церкви, прибывшие уже толпились на ее ступенях– двенадцать оборванных головорезов с «Трезубца» и «Грома» и двое мужчин в нарядах пороскошнее. Эти были главарями: один – жилистый, крючконосый, прокаленный солнцем тропиков, другой – крупный светловолосый верзила с рубцом от верхней губы до правого уха. Шрам приподнимал губу, и оттого казалось, что он весело скалится, но серые его глаза были холодны, как айсберг.
Серов натянул уздечку, и Шейла с Бобом поравнялись с ним. Сзади слышался шорох, лязг и скрежет – братья-датчане вооружались, готовясь к драке. За церковью шла крутая улочка, ведущая наверх, к площади и губернаторской резиденции, однако сворачивать в нее было опасно – тыл оставался незащищенным. Кремневый пистолет – штука, конечно, неуклюжая и не очень точная, но пуля все-таки быстрее мула. К тому же Серов сомневался, что их скакуны умеют двигаться галопом.
– Кто такие? – спросил он, приблизившись к подозрительной компании.
– Здоровяк – Стив Ашер, капитан «Трезубца», а с ним Пьер Пикардиец, – пояснила Шейла. – Тот, с носом как у попугая!
– И зубами как у акулы, – прохрипел Боб, потянувшись за пистолетом. – О чем поганец Морртимер у «Старрого Пью» толковал? Врроде про этих вот самых ублюдков, что пасть рразинули на наше серребришко? Не угостить ли их свинцом?
Но Пикардиец, не испугавшись угрозы, шагнул вперед, заступил дорогу мулам и во все глаза уставился на Шейлу.
– Дева Мария и все святые! Девчонка старого Брукса, чтоб мне пропасть! – Голос у него был громкий, резкий, и на английском он изъяснялся с заметным акцентом. – Болтали в кабаках, что мисс Шейла так убивается по дядюшке, что высохла как щепка и навсегда поселилась в лесу. Живет теперь у его могилки, чтоб, значит, свиньи и стервятники косточек не растащили… может, с горя уже померла… Вранье, видать! Вот же она, тут! Живая, здоровая, в богатом наряде и с молодцами Брукса! Откуда только взялись… С голландской посудины, что ли?
Он махнул в сторону брига и попытался выдернуть уздечку из рук Шейлы, но девушка хлестнула Пикардийца по пальцам:
– А ну, прочь! Отойди! Говоришь, болтают, что я умерла? А я вот слышала, что тут есть парни, что зарятся на мое наследие. Только напрасно! Ни одна крыса фартинга не получит!
– Это какое же наследие? – с ухмылкой спросил капитан «Грома», отступая, однако, на пару шагов. – Лачуга в Ла-Монтане и дюжина беззубых негров? Что еще тебе оставил дядюшка? Пальму с кокосами и огород с капустой? Бочку рома и старые подштанники?
Щеки Шейлы гневно вспыхнули, рука метнулась к поясу, но Серов, наклонившись, перехватил ее запястье. Люди с «Трезубца» и «Грома» не прикасались к оружию и явно не собирались драться, хотя пистолеты Свенсонов и Боба могли уложить половину из них. Надо думать, кровопролитие не входило в планы главарей, и добивались они чего-то другого – наверное, просто хотели разобраться в ситуации. Серов мог бы изложить ее в самом лучшем виде и опасался только одного – чтоб Шейла не проговорилась. Скажем, про пушки форта, Teгга и голландских канониров…
Велев своим спутникам опустить оружие, он вымолвил:
– Каждый имеющий глаза видит наследие мисс Шейлы Брукс – судно в гавани, три его мачты, пушечные порты и двадцать четыре орудия. Фрегат, груженный серебром… Вы его хорошо рассмотрели?
Все еще ухмыляясь, Пикардиец взглянул на Серова:
– А это что за расфуфыренный петух? Тех знаю, – он покосился на Боба и Свенсонов, – а эта птичка мне незнакома. Откуда ты взялся, красавец? И что тебе за дело до «Ворона», его орудий и серебра?